Пособник - Страница 13

Вид из кабинета главреда «Каледониан» такой, что любая другая газета может только позавидовать: тут тебе и Принсес-Стрит-Гарденз, а дальше — Нью-Таун, река Форт и поля и холмы Файфа, а из бокового окна — наилучший вид замка в профиль, на тот случай, если хозяину кабинета наскучит разглядывать фасад.

У меня эта комната вызывает плохие ассоциации: как-то, вернувшись из неудачной поездки за границу, я был приглашен к сэру Эндрю на ковер. Выходил я оттуда со звоном в ушах; если бы редакторская выволочка входила в олимпийскую программу, сэра Эндрю непременно пригласили бы в национальную сборную как главную надежду Британии на золото. Мне следовало бы тут же уволиться, но у меня сложилось впечатление, что именно этого он от меня и хочет.

— Заходите, Камерон, и садитесь, — говорит Эдди.

Сэр Эндрю привержен мебельной политике. Эдди сидит — нет, восседает в резном кресле черного дерева с обивкой из красной кожи, и можно подумать, этот трон почтила своим присутствием не одна королевская задница. То, на чем примостился я, — это классовый эквивалент честного ремесленника, на ступенечку выше какого-нибудь штампованного пластикового пролетария. Поначалу у Эдди хватало порядочности чувствовать себя неловко на троне, но вот прошел месяц, и, по-моему, новое положение начинает ему нравиться.

Эдди перелистывает лежащие перед ним распечатки. Стол отнюдь не производит такого впечатления, как стул (размером он всего лишь с односпальную кровать, хотя, подозреваю, сэр Эндрю, а может быть, и Эдди предпочли бы «кингсайз»), но все же и он выглядит довольно внушительно. На столе стоит компьютер, но Эдди использует его, только чтобы шпионить за сотрудниками — мониторит сеть, читая наши записки, статьи, приходящие факсы или оскорбления, которыми мы обмениваемся по электронной почте.

Эдди сидит, откинувшись на спинку кресла, сняв очки-полумесяцы и постукивая ими по костяшкам пальцев другой руки.

— Беспокоит меня ваша статья о виски, Камерон, — говорит он; интонации — облагороженные келвинсайдско-морнингсайдские, с этакой постоянной обидой в голосе.

— Да? А что в ней не так?

— Тон, Камерон, тон, — говорит Эдди, нахмурившись. — Она чересчур задириста, вы ведь меня понимаете? Слишком критична.

— Я придерживаюсь…

— Да, фактов, — говорит Эдди, снисходительно улыбаясь в предвкушении шутки, которую он приготовил специально для тебя. — Включая и тот факт, что вам, судя по тональности, не по душе некоторые крупные производители алкоголя.

Он надевает очки и разглядывает распечатку.

— Ну, я бы не сказал, что в этом суть, — говорю я, презирая себя за то, что перехожу к обороне, — Вы, Эдди, просто знаете мою позицию. Я не думаю, что кто-нибудь, трезво посмотрев на вещи…

— Я имею в виду, — говорит Эдди, пресекая мою болтовню словно разделочным ножом, — все эти рассуждения о производителях виски и поглощении их «Гиннесом». Разве это так уж необходимо? Это все старо, Камерон.

— Но это все еще на злобу дня, — настаиваю я. — Я хочу показать, какими методами работает крупный бизнес; они могут пообещать что угодно, лишь бы получить то, чего хотят, а потом, не задумываясь, отказаться от всего, что наобещали. Это профессиональные лжецы; для них важен только результат, только прибыль акционеров; остальное не имеет никакого значения. Плевать им на традиции, на жизнь в городках, на людей, которые всю свою жизнь проработали на…

Эдди сидит, откинувшись к спинке стула, и смеется.

— Вон куда хватил, — говорит он. — Вы же пишете статью о производстве виски…

— О фальсификации виски.

— …и главная ваша мысль о том, какое Эрнест Сондерс лживое, жалкое, маленькое ничтожество.

— Большое ничтожество; он…

— Камерон! — раздраженно говорит Эдди, снова сняв свои очки и постукивая ими по распечатке. — Я хочу сказать, что даже если бы это и не было клеветой, а возможно, так оно и есть…

— Но никто еще не излечился от старческого слабоумия!

— Это не имеет значения, Камерон! Просто этому не место в статье о производстве виски.

— …фальсификации виски, — мрачно поправляю я.

— Опять все сначала! — говорит Эдди, вставая и направляясь к среднему из трех больших окон у него за спиной. Он присаживается на подоконник, положив руки на дерево. — Бог ты мой, дружище, у вас просто на каждом шагу заскоки.

Господи, как я ненавижу, когда Эдди называет меня «дружище».

— Так вы собираетесь ее печатать или нет?

— В таком виде — естественно, нет. Это предназначается для первой страницы субботнего приложения, Камерон; это адресовано людям в халатах, которые только продрали глаза с похмелья, — пусть жуют свои круассаны и роняют крошки на вашу писанину. Но в нынешнем виде вам не удастся ее продать и для последней страницы «Частного детектива».

Я смотрю на него с ненавистью.

— Эх, Камерон, Камерон, — говорит Эдди, обиженный выражением моего лица, и трет одной рукой подбородок. У него усталый вид. — Вы хороший журналист; вы хорошо пишете; сдаете работы в срок, и я знаю, что вас приглашают на юг и предлагают полосу пошире и денег побольше. Некоторые считают, что мы с Эндрю даем вам свободы больше, чем вы заслуживаете. Но если вы предлагаете специальный субботний материал о виски, то мы ожидаем, что это будет статья именно о самом пойле, а не манифест, призывающий к классовой борьбе. Она никуда не годится — как и та ваша прошлогодняя работа о телевидении. — (Слава богу, хоть не вспомнил ту мою коротенькую заграничную поездку.) Он наклоняется над столом и изучает распечатку. — Ну вот, посмотрите хотя бы на это: заставить Эрнеста Сондерса выпить столько виски, чтобы его мозги «стали такими же губчатыми, какими, по его словам, были в конце „гиннесовских“ слушаний»; это же…