Пособник - Страница 24

— «Клин гусей»! Ха-ха-ха!

— Прекрати, помру от смеха.

Я освободился на уик-энд от всяких дел и посвятил его детоксикации моего организма — убрал порошок и не пил ничего вреднее крепкого чая. У такого режима была еще одна положительная сторона — он помогал мне пресекать поползновения закурить. Я как следует засел за «Деспота» и сумел подобраться куда-то к началу промышленной революции, но тут взбунтовалась моя знать, варвары нанесли согласованные удары с запада и юга, и произошло сильное землетрясение, которое вызвало эпидемию чумы. Когда я разобрался со всеми этими неприятностями, выяснилось, что я откатился назад на уровень, сопоставимый с Римской империей после раздела на Восточную и Западную, к тому же возникли подозрения, что варварства в южных варварах, может, даже поменьше, чем в моих подданных. Это уже попахивало стратегическим поражением. Моя Империя зализывала раны, и я с великим удовольствием приказал устроить показательную казнь нескольких генералов. А мой кашель тем временем становится все хуже, и я побаиваюсь, как бы меня не свалила простуда, к тому же этот гребаный мистер Арчер так и не позвонил, но, с другой стороны, из банка пришло доброжелательное (хоть один-то раз) письмо, которым меня уведомляли, что повышают мой кредит по карточке, а значит, в моем распоряжении теперь есть чуть больше денежек.

— Как ты думаешь, наш любимый мистер Мейджор протащит Маастрихтский договор через парламент? — спрашивает Фрэнк, его большое румяное лицо выплывает из-за моего монитора, как луна из-за горы.

— Запросто, — отвечаю я. — Его заднескамеечники кучка бесхребетных лизоблюдов, и если возникнет хоть малейшая опасность, эти говнюки либеральные демократы, как всегда, спасут шкуру тори.

— Хочешь небольшое пари? — подмигнул Фрэнк.

— По итогам голосования?

— Какое большинство соберет дядюшка Джон.

— Ставлю двадцатку на то, что разница будет выражаться двузначным числом.

Фрэнк взвешивает, потом кивает:

— Идет.

Сегодня я мотался по военно-морским делам, брал интервью у рабочих на верфях в Розите, которые вскоре могут закрыть (а могут и не закрыть), поставив в очередь за пособием еще шесть тысяч человек. Многое зависит от того, получат ли они контракты на обслуживание атомных ракетоносцев.

У меня уже готовы несколько сот слов будущей статьи, когда звонит телефон.

— Камерон Колли слушает.

— Камерон, господи, Камерон, как хорошо, что ты дома. Я была уверена, что опять запуталась в часовых поясах; абсолютно уверена. Истинная правда. Камерон, это просто смешно, нет, я без смеха говорю. Моих нервов уже не хватает, правда. С ним совершенно невозможно разговаривать. Он невыносим. Я не знаю, почему я вышла за него замуж, клянусь тебе. Он сумасшедший. В буквальном смысле этого слова — сумасшедший. Бог бы с ним, но он и меня доводит до безумия. Я хочу, чтобы ты с ним поговорил. Скажи ему что-нибудь, я тебя умоляю. Он, конечно, и тебя не послушает, но, но, но… ну, по крайней мере, может быть, выслушает.

— Привет, мама, — устало говорю я и лезу в карман пиджака, где у меня обычно лежат сигареты.

— Камерон, что мне делать? Бога ради, скажи, что мне делать? Скажи ты мне, ради всего святого, как жить с таким невозможным человеком. Ты понимаешь, что он становится все хуже и хуже. Если бы это были мои фантазии! Клянусь тебе — это не фантазии, чистая правда. Он становится все хуже. Не я — он. Все мои друзья могут подтвердить. Он просто…

— Что там у вас стряслось, мам? — Я беру карандаш со стола и начинаю грызть кончик.

— Мой муж — идиот! Ты что, не слушаешь?

— Слушаю, но что?..

— Он собрался покупать ферму! Ферму! Это в его-то возрасте!

— Что? Овцеводческую? — спрашиваю я, потому что она звонит из Новой Зеландии, а овец там, сами понимаете, хоть отбавляй.

— Нет! Для… ангорской шерсти. Ангорская шерсть… с коз или кроликов, с кого уж там ее стригут. Камерон, он становится абсолютно невыносимым. Я знаю, что он тебе не отец, но вы, похоже, ладите друг с другом, я думаю, он к тебе прислушается. Сынуля, может, ты приедешь и вразумишь его, потому что…

— Приехать к вам? Мама, ради бога, это же…

— Камерон! Я от него с ума сойду!

— Слушай, ма, ты только успокойся…

Так начинается очередной телефонный марафон — моя матушка пространно, подробно и с чувством жалуется на моего отчима, затевающего какой-нибудь новый бизнес, который, по ее убеждению, непременно погубит их обоих. Мой отчим Билл — кругленький, мирный, забавный веллингтонец, раньше торговавший подержанными машинами; он познакомился с моей матерью в карибском круизе три года назад, а через год она уехала к нему в Новую Зеландию. Они отнюдь не бедствуют, получая пенсии и кое-какие доходы с вложений, но время от времени Билла снова тянет заняться каким-нибудь бизнесом. Эти проекты дальше планов не идут, и обычно даже планами нельзя их назвать всерьез. Как правило, Билл просто говорит что-нибудь совершенно безобидное, ну, скажем: «Ты только посмотри — в Окленде можно купить франчайзинг в системе фаст-фуда всего за каких-то пятьдесят тысяч», но моей матери кажется, что он уже все решил, а денежки, конечно, вылетят в трубу.

Она бубнит свое, а я тем временем запускаю интернет и не торопясь просматриваю последние сообщения «Рейтерз» и «Ассошиэйтед пресс». Это чисто инстинктивная журналистская реакция, абсолютно совместимая с не менее рефлекторными сочувственными «ну и ну» и «ай-ай», которыми я ублажаю мою матушку, как только в ее монологе обозначается пауза.

В конце концов мне все же удается свернуть разговор, заверив ее, что Билл вовсе не собирается вкладывать все их сбережения в какую-то развалюху ферму в горах и что — как и всегда — ей просто нужно поговорить с ним об этом. Я обещаю навестить их на будущий год — может быть. Расстаться с первого захода не удалось — моя матушка из тех, кто пожелает тебе всего хорошего, попрощается, поблагодарит тебя за звонок или за то, что ты оказался на месте, когда она позвонила, попрощается опять и вдруг начнет осваивать совершенно новый пласт разговора. Но я наконец говорю «до свидания» и кладу трубку, пока она еще не успевает мне ответить. Я откидываюсь на спинку стула.